Хочешь мира… (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович (книги без сокращений txt, fb2) 📗
Да, год назад, наконец, решили вопрос нанесения цвета на одну плёнку, послойно. А теперь придумали и синхронизатор — специальный прибор, который делал одинаковыми скорость воспроизведения мультфильма и звука, записанного на пластинку.
— Аппаратура уже доставлена! — вклинился Евгений Сергеевич, — Так что смотреть можно, когда пожелаете.
Счастливый визг царевича перекрыл все прочие голоса. Ну, ещё бы, новый мультик про обожаемого Аквамена, и не просто в цвете, но и со звуком. Однако мне пора, барон Фредерикс ждёт!
— Вот результат ваших трудов! Список дворян, принужденных продать имение предков под угрозой разорения и банкротства! — Николай II, Император Всероссийский, царь Польский и Великий князь Финляндский в раздражении потряс многостраничным документом. — А ведь эти земли были пожалованы их предкам за служение! Не вами пожалованы, а помазанниками божьими! Кто дал вам право отнимать их⁈
Вообще-то, занимался этим больше Рабинович, а не я, а официально — так и вообще три банка, из которых два были под патронажем самого государя-императора.
Вот только говорить об этом не стоило. И дело даже не в том, что меня уже успели обвинить, что я превратил Беломорск в гнездо иудеев, подозрительных иностранцев-революционеров и суфражисток! В притон вольнодумства и китайскую опиумокурильню!
И даже не в том, что присутствующий здесь Столыпин меня к этому активно подталкивал. Я прекрасно знал об их небольших разногласиях с царём. Столыпин предлагал вообще изымать помещичьи земли в принудительном порядке. Царь же был категорически против[2]!
Нет, дело в том, что мои возражения и комментарии вообще не предполагались. Когда я, весь такой довольный, что облегчил жизнь пацану и вообще выступил эдаким добрым дедушкой Морозом с мешком подарков, явился к министру двора, барон Фредерикс рассеянно задал мне несколько пустяковых вопросов, после чего вдруг заявил, что мои ответы захочет выслушать Его Величество. Честно признаюсь, я затупил и даже тогда не особо насторожился.
И лишь когда меня, как барана на верёвочке, притащили в один из кабинетов, до меня, наконец, дошло, что предстоит разнос. Не простой, а капитальный. Потому что помимо самого Николая II нас с бароном дожидались Столыпин и Кривошеин, Главноуправляющий землеустройством и земледелием. А в таком составе мелких вопросов не задают.
А то, что выволочка будет капитальной, можно было понять из того, что вызов был замаскирован. Наверняка это было сделано, чтобы не узнали Сандро, Ксения и прочие мои высокопоставленные партнёры. Все знали, что Николай II легко поддаётся постороннему влиянию, потому мера весьма разумная. Со стороны моих недоброжелателей, разумеется.
Николай успел в своём гневном монологе помимо уже названного предъявить мне целую кучу претензий. Почему удобрения уходят за рубеж, если Россия ещё не полностью охвачена? Господин Воронцов что, не в курсе, что бюджет Российской Империи держится на экспорте зерна? Зачем шведы и китайцы на русской земле? Почему, наконец, мои банки активно кредитуют кулаков-мироедов, а кооперативы создаются вяло? И кредитуются недостаточно?
При этом обвинении я, честно говоря, просто впал в ступор! Я-то, наивный, до сих пор думал, что «кулаки-мироеды» — это термин из большевистской пропаганды! И вообще, считал, что кооперативы — это прообраз колхозов и личная блажь Столыпина! А монархи их, разумеется, не поддерживают и поддерживать не могут! Потому, честно говоря, я потому и Рабиновича так ориентировал — поддерживать крестьян с предпринимательской жилкой. Теперь и за это огребаю!
А обличительный монолог продолжался. Причём былые и текущие заслуги не упоминались вовсе! Зато обвинений в непонимании момента и прочих грехах, действительных и мнимых, хватало с избытком. Предъявили даже то, что я пытался ускорить принятие Закона о всеобщем начальном образовании. Дескать, рассчитывал на платежах из бюджета поживиться, акула капитализма эдакая!
— Я думаю, что в нынешнем виде ваш так называемый Холдинг приносит державе больше вреда, чем пользы! — резюмировал между тем самодержец. — И должен быть реформирован! Решение будет доведено до вас на днях. Более вас не задерживаю!
Чёрт! А ведь у нас игра в самом разгаре! И не факт, что теперь удастся его переиграть! У меня аж в глазах потемнело! Так и шёл по коридору Зимнего, почти ничего не видя, да и не особо глядя по сторонам.
— Мой милый друг, что с вами? — раздался вдруг удивлённый голос императрицы. — На вас же лица нет!
— Прошу прощения! Это последствия внезапной аудиенции у его Величества! — прохрипел я и поковылял дальше по коридору, не прощаясь.
Весьма сожалею, что состояние не позволило мне лично наблюдать дальнейшее. Описания были весьма красочны, но лучше бы, конечно, увидеть самому. Рассказывали, что после моих слов глаза у Аликс загорелись нехорошим огнём, она выпрямилась, выпустила струю пара из ноздрей и так зашагала по коридору, что придворные торопливо приветствовали её и жались к стенам коридора! А дверь в кабинет супруга она, якобы, растворила одним пинком.
Разумеется, безбожно привирали. Не те там двери, чтобы от пинка женщины открыться, да и пар из ноздрей — явно преувеличение, навеянное нашими мультиками. А вот остальное…
На следующий день мы говорили уже совершенно иначе. Сидели за семейным столом, за чаем. Да и к разговору привлекли Сандро с Ксенией. А вот Столыпина с Кривошеиным не было. Да и барон Фредерикс был милостиво отпущен почти в самом начале разговора.
Всё выглядело так, будто вчерашнее мне приснилось, привиделось в жутком кошмаре. Меня все равно мило пожурили, но припомнили былые заслуги и попросили исправить недостатки. О роспуске Холдинга речи более не заходило.
Из мемуаров Воронцова-Американца
'…Разумеется, я переориентировал Рабиновича и свои банки насчёт кооперативов. Да и по кулакам пришлось разузнать более подробно. Оказывается, в этом времени так называли не крепких хозяйственников, а вовсе даже сельских ростовщиков. Разумеется, выходили они из среды крепких хозяйственников. Но далеко не все, кто умел справно вести хозяйство, считался мироедом. Похоже, что одним миром их стали мазать уже при большевиках. Так что тут мы политику исправили. Как и по содействию кооперативам.
Заодно Кривошеин подсказал нам ещё один момент. Достаточно большое количество крестьян выпадало из состава клиентов нашего банка и программы кредитования. Просто потому, что деревеньки их располагались в глухомани, наделы были невелики, и весь урожай уходил на прокорм. Таким мужикам ещё и в городах приходилось подрабатывать, чтобы иметь деньги не только на выплату налогов и выкупных платежей, но и на покупки разные — и по хозяйству, и даже просто еды прикупить. Товарной продукции от них почти не было, так что и для банков они оставались «невидимками».
Теперь мы решили создавать сеть поставок удобрений и в такие деревеньки и сёла. Все же удобрения стоят в пять-семь, а иногда и в десять раз дешевле, чем дополнительный урожай картошки, моркови, свёклы, турнепса, капусты и даже репы с брюквой, к моему удивлению. Думал, они уже ушла в сказки, вытесненные картошкой. Оказывается — нет! Ели их, и редьку продолжали есть! Особенно в деревнях! Да и на откорм поросёнка, к примеру, подгнившая картошка и прочие овощи тоже годились, так что и мяса в рационе добавлялось. А некоторые и самогон варить начинали.
И нам хорошо, сбыт удобрений увеличится, и народу облегчение — жить беднота стала чуть сытнее! Понравилась ему и моя идея «перекладывать» средства, ранее вложенные в «наши» школы, в школы Сибири. Так что с Кривошеиным у нас отношения сложились отличные. А вот со Столыпиным были испорчены напрочь! Он даже выгнал из своей охраны всех моих людей вместе с собаками…'
Санкт-Петербург, квартира Воронцовых на Миллионной улице, 10 (23) октября 1909 года, суббота
